Op-Ed
	Хотя каждый из них преследует собственные цели, и Китай, и Россия стремятся „национализировать” Евросоюз и „деевропеизировать” политические решения в государствах-членах ЕС... Пандемия порождает уникальную ситуацию, при которой „мягкая сила” ЕС в странах Восточного партнёрства может оказаться в тени Москвы, однако последняя преследует в Италии, Сербии или США совершенно иные цели – более насущные...
Дионис Ченуша, Старший обозреватель

Дефицит санитарной безопасности, с которым столкнулся Европейский союз, может поубавить его геополитические амбиции, но прежде всего – его внутреннюю сплочённость, если он оперативно не научится трансформировать кризис в возможности. Отсутствие опыта сплочения против пандемии обострило ощущение коллективной озабоченности в европейских государствах. Зато ещё сильнее стали националистические чувства правительств, склонных к популизму.

Опасения по поводу индивидуального террора на почве религии, распространившегося за последнее десятилетие, кризис мигрантов 2015 года или сумятица 2008 года в финансовом секторе не идут ни в какое сравнение с комплексом проблем, вызванных коронавирусным кризисом. Поэтому возрождение европейской солидарности на уровне действий и политической риторики является основной миссией европейских институтов (IPN, 24 марта 2020 г.), в частности, „стража европейских договоров” – Европейской комиссии. И лишь обеспечив минимальный уровень внутренней солидарности Евросоюз сможет инициировать убедительные меры по возврату к своим насущным геополитическим императивам. Кризис венгерской демократии в результате злоупотребления чрезвычайным положением в связи с COVID-19, которое было введено Виктором Орбаном на неопределённый срок (30 марта 2020 года), порождает дополнительный источник опасений по поводу угрозы для основных свобод (Politico, 1 апреля 2020 г.). Ситуация в Будапеште подхлёстывает запрос Европейской комиссии о принятии дисциплинарных мер против Венгрии, в том числе – вплоть до лишения её права голоса в Совете министров (статья 7 Договора о ЕС). Таким образом, вмешательство Еврокомиссии снова становится необходимым, что означает растрачивание её возможностей в плане бдительности, предупреждения и эффективного решения проблем. Если ЕС желает продолжить свой исторический путь, то он обязан усовершенствовать режим функционирования в условиях сразу нескольких кризисов, имеющих внутренний и внешний характер.

Практически одновременная и беспрецедентная мобилизация санитарной дипломатии Китая и России в Европе и её окрестностях стала настоящим „холодным душем” для Евросоюза, много сил у которого всё ещё отнимает пандемия. Несмотря на то, что европейская дипломатия занята своими текущими обязательствами, такими как репатриация европейских граждан (около 250 000 человек), геополитический потенциал ЕС нуждается в срочном размораживании. На данный момент действия, предпринимаемые по отдельности Китаем и Россией, используют временное отсутствие единства, терзающее европейские столицы с начала марта 2020 года. „Фрагментация” политических решений в рамках ЕС служит сиюминутным и стратегическим интересам двух этих стран – каждой из них в отдельности и обеих сразу. Так, Китай имеет возможность продвинуть свои торговые интересы и получить доступ к ещё не разведанным секторам рынков европейских стран. Параллельно с этим основные усилия России направлены на то, чтобы вырваться из цикла экономических санкций и обеспечить доступность европейской ликвидности для российского частного сектора. Снижение европейских демократических стандартов путём „деевропеизации” концепций демократии или солидарности не является заявленной целью Кремля, но постепенно может стать побочным результатом его информационной войны. Хотя реалии показывают, что Россия научилась стойко переносить „экономическую изоляцию”, продиктованную западными санкциями. Их отмена благоприятствует стратегическим планам Кремля, поскольку она устраняет экономические преграды и позволяет сохранить сепаратистские конфликты в Украине в некой „замороженной” форме. Тем не менее, вероятность отмены санкций весьма невелика.

Санитарная дипломатия – между „жёсткой” и „мягкой” силой

В течение марта 2020 года Китай, а за ним и Россия, выстроили с нуля своего рода санитарную дипломатию в отношениях с Европой (некоторыми её частями), которая перепрофилировалась из международного донора в соискателя помощи. В отличие от России, китайская внешняя политика применяет „санитарную дипломатию” уже почти полвека, но в других регионах, за пределами Европы – на африканском континенте. В рамках российской дипломатии внимания к санитарным аспектам по большей части не наблюдалось до начала кризиса Covid-19, что идёт в разрез с гуманитарной помощью, широко используемой Россией для поддержки сепаратизма на пространстве СНГ, а в последнее время – и на оккупированных территориях Восточной Украины (Донбасс и Луганск).

Как „мягкая” (soft power), так и „жёсткая” сила (hard power) могут формировать взаимосвязи, эквивалентные санитарной дипломатии, которая, согласно определению Джереми Ёде, направлена на „улучшение санитарной ситуации, а также на поддержание и укрепление международных отношений”. Перспектива, приписываемая Джереми Ёде китайской санитарной дипломатии – „поощрение тесных отношений между странами для предотвращения разрывов торговых связей” – с большой точностью приближается к политико-экономическим целям, преследуемым Пекином в отношении ЕС (коммерческое расширение, восстановление европейского спроса). Мотивация России отличается от китайской, поскольку она делает упор на „мягкую силу”. Москва нуждается в изменении отношения к ней со стороны некоторых более уязвимых европейских государств, поскольку торговое принуждение, содействие евроскептикам-популистам или „информационная война” встречаются с трудностями при продвижении российских интересов.

Интересы Китая – завоевание рынков стран ЕС

Убедительный результат китайской санитарной дипломатии уже заметен – это ускорение всеобъемлющего присоединения Италии к инициативе „Один пояс, один путь”, включенной в Конституцию Китая ещё в 2017 году. Этот шаг не был согласован с Брюсселем и обошёл вниманием рекомендации США по поводу растущей „гегемонии” Китая (BBC, 23 марта 2020 г.). Хотя идея возможного взаимоподключения трансевропейских транспортных сетей и логистики с построенными Китаем в контексте „нового шёлкового пути” содержалась ещё в китайско-итальянском меморандуме о взаимопонимании, подписанном в марте 2019 года (ChinaDaily, 23 марта 2019 г.). Происходящее застало Брюссель врасплох по причине дезориентации, вызванной кризисом с COVID-19. Хотя принятое Италией решение исходит из национально-исторического экономического прагматизма (Carnegie, май 2019 г.), оно носит односторонний характер и затрагивает важную сферу компетенции ЕС – внешнюю торговлю. К данной инициативе присоединились и другие государства-члены ЕС, такие как Греция, а также кандидаты на вступление в Евросоюз с Западных Балкан.

Наряду с географической экспансией „шёлкового пути”, китайская сторона не скрывает своего интереса к проникновению на европейские рынки китайских разработчиков технологий 5G. Поэтому усугубление пандемии в европейских странах позволяет Китаю расширить „медицинскую дипломатию”, охватив ею, помимо Италии, Испанию, Бельгию и другие европейские государства, где уже продвигаются интересы китайских ИТ-компаний (Huawei). Ещё одно измерение подхода quid pro quo, которого придерживается Китай в ослабленной коронавирусом Европе, идентично его подходу в Африке – это обеспечение торговых возможностей для отечественных производителей из медицинской промышленности. Президент Китая Си Цзиньпин недвусмысленно заявляет, что приоритетом Китая является не только восстановление прежних производственных мощностей, но и их „расширение” с тем, чтобы „предоставить ресурсы для глобальной борьбы” с вирусом (Chinese Embassy to Belgium, 2 апреля 2020 г.). Хотя качество китайской продукции уже вызвало негативные отклики в Испании, Нидерландах или Чехии, масштабы поставок из Китая увеличиваются. Красноречивым примером является контракт на закупку китайской медицинской продукции на сумму 432 миллиона евро, подписанный испанскими властями (ElPais, 25 марта 2020 г.).

До кризиса с COVID-19 совокупный объём ежедневной торговли между европейским рынком и Китаем достигал примерно 1 миллиарда евро. Годовой объём экспорта китайских товаров в ЕС составил в 2018 году 394,8 миллиарда евро, а импорта – 209,8 миллиарда евро. Таким образом, в глобальном плане Китай нуждается в возобновлении европейского спроса, чтобы придать ускорение собственной экономике, которая была парализована пандемией, и обеспечить стабильность и легитимность коммунистическому режиму на основе идеи „сильного Китая”.

Интересы России – „нет санкциям”

Экономические перспективы России вступают в зону нестабильности, поскольку властям не удаётся восстановить прежнюю цену на нефть, в то время как кризис с COVID „охлаждает” российскую экономику и потребление на международных рынках. Удар был нанесён непосредственно по инвестиционным планам властей, а вместе с ними – и по стратегии сохранения режима Владимира Путина. В силу этих соображений, имеющих экзистенциальный характер для Кремля, снятие западных санкций дало бы возможность российским компаниям получить займы и беспрепятственно работать на Западе, не получая субсидий от российского государства. Это избавит Фонд национального благосостояния (125 миллиардов долларов или 7% российской экономики) от угрозы масштабных непредвиденных выплат, аналогичных выделению около 40 миллиардов долларов на покупку акций Сбербанка. Первый вице-премьер России Андрей Белоусов исключил текущее использование ресурсов Фонда (РБК, 14 марта 2020 г.). Но Фонд может оказаться жизненно необходимым для покрытия дефицита бюджета в размере около 1% национального ВВП, прогнозируемого на 2020 год.

Воспользовавшись мартовским председательством Китая в Совете безопасности ООН, Россия, вместе с Китаем и другими 6 государствами (Северная Корея, Куба, Иран, Никарагуа, Сирия и Венесуэла), обратилась к Генеральному секретарю ООН Антонио Гутерришу с призывом о „немедленном и полном снятии” санкций, поскольку они, якобы, мешают справиться с пандемией. Гутерриш высказался в пользу отмены санкций ради „обеспечения солидарности, а не изолирования”. Однако позднее Генеральная Ассамблея ООН приняла предложенную Украиной и 6 другими государствами (Лихтенштейн, Норвергия, Швейцария, Гана, Индонезия и Сингапур) инициативу о „глобальной солидарности”. Она была принята единогласно, в том числе Россией (2 апреля 2020). Киев раскритиковал попытку России использовать кризис с COVID-19 для того, чтобы избежать „международной юридической ответственности”, а посол Украины в ООН Сергей Кислица заявил, что отмена санкций может произойти только в том случае, если Россия откажется „от нарушений международного права”, в том числе от „агрессии, оккупации и нарушения прав человека”.

Помимо мер лоббирования на уровне международных форумов, российские власти прибегли к новому инструменту – санитарной дипломатии. Так, Россия поставила в США российское медицинское оборудование по цене ниже рыночной (30 марта), в том числе приобретённое Российским фондом прямых инвестиций, включённым в список отраслевых санкций в связи с Украиной, начиная с 2015 года. Таким образом, здесь примешиваются иные цели, чем желание протянуть руку помощи. В частности, была замечена взаимосвязь между санитарной помощью России для американского народа и практически немедленным началом двусторонней российско-американской координации в области нефтедобычи (Reuters, 3 апреля 2020 г.). Наличие этой взаимосвязи доказывает решение Дональда Трампа разрешить продажу аппаратов искусственного дыхания в Испанию и Италию (ABC.es, 3 апреля 2020 г.) всего через несколько дней после получения российкой санитарной помощи (в том числе аппаратов искусственного дыхания). Могли ли США принять помощь от России из-за критической ситуации в секторе общественного здравоохранения, если затем Трамп разрешил продажу в Испанию оборудования первостепенной необходимости для США? Скорее всего, жест Кремля был призван содействовать организации переговоров по нефтяному вопросу с Белым домом.

Прежде, чем она добралась до США, российская санитарная дипломатия была задействована в Италии – наиболее пострадавшем от COVID-19 государстве Европы. Санитарная помощь России на итальянской земле вызвала серию скандалов на тему полезности российского санитарного оборудования, которое журналист „La Stampa” Якопо Якобони описал, цитируя итальянских чиновников, как „совершенно бесполезное на 80%”. Позднее Якобони неоднократно ставил под сомнение полезность оказанной помощи. Ведь Италия обладает наиболее эффективными дезинфекционными возможностями среди стран НАТО и, соответственно, лучшими, чем те, что были предоставлены Россией. Это породило гипотезу о том, что российские подразделения, развёрнутые в Италии на неопределённый срок, начиная с 22 марта, помимо дезинфекции якобы занимаются шпионской деятельностью. Итальянский журнал не отказался от своих заявлений даже после давления, оказанного российским посольством в Риме во главе с Сергеем Разовым, а затем и пресс-секретарём Министерства обороны, генерал-майором Игорем Конашенковым.  Некоторые сообщения носили характер угроз в адрес сотрудников журнала „La Stampa” – „кто роет яму другому, сам в неё упадёт”. Еврокомиссар Вера Журова взяла под защиту итальянских журналистов и свободу СМИ в Европе перед лицом угрожающего тона российских чиновников. В тот же день Министерство иностранных дел и Министерство обороны Италии выступили с совместным заявлением, в котором, с одной стороны, оценили российский жест помощи, а с другой – подчеркнули право СМИ на критику, не оспорив статьи журнала о сомнительной полезности российского санитарного оборудования (итальянское Министерство обороны, 3 апреля 2020 г.).

Вся спорная операция российской санитарной дипломатии в Италии преследует две основные цели. Первая цель – отвлечь внимание российской аудитории от внутренних кризисов, в том числе от быстрого распространения COVID-19 в России, где 4 апреля было зарегистрировано свыше 600 заражений за один день (всего – более 5 тысяч случаев на 6 апреля. В то же время, вырисовывается серьёзная дискуссия по поводу рациональности отправки медицинского оборудования и специалистов в условиях недофинансирования российской государственной системы здравоохранения). Второй целью является всестороннее освещение в СМИ своего присутствия в Италии (Министерство обороны России, 4 апреля 2020 г.), чтобы убедить лиц, ответственных за принятие решений в Италии, в знак благодарности отменить экономические санкции, продлённые до 31 июля 2020 года. Этот аспект российской санитарной дипломатии по своей сути более близок к „мягкой силе”. Другие аспекты санитарной дипломатии в отношении Италии используются в ходе российской информационной войны в качестве неотъемлемой части „жёсткой силы”, целью которой является снижение информационной сплочённости ЕС. Наличие российской дезинформации Россией категорически отрицается. Посол России в ЕС Владимир Чижов сравнивает её с „инстинктивным желанием” переложить ответственность на других, то есть на Россию. В то же время, эта проблема серьёзно рассматривается главой европейской дипломатии Жозепом Бореллом, который требует „активизации совместных усилий” по борьбе с „информационной эпидемией, которая оказывает опасное влияние на общественное здоровье”.

Санитарная дипломатия России и Китая у восточных соседей ЕС

Как в Италии, так и на Западных Балканах (Сербия), санитарная дипломатия Китая не пересекалась и не накладывалась на российскую, а опережала её и служила последней руководством к действию. В ходе мартовских телефонных переговоров на уровне министерств иностранных дел обе страны, „в духе стратегического партнёрства”, сделали упор на двустороннее сотрудничество в борьбе с вирусом, договорившись „углубить внешнеполитическую координацию”. По мнению китайского посла в Москве Чжана Ханьхуэя, кризис с COVID-19 показал, что Россия входит в число „настоящих друзей” Китая.

В реальности Россия и Китай далеки от идеальной ситуации, демонстрируемой на уровне риторики, при которой внешняя политика координируется, а выгоды от неё являются взаимными. То, что российская сторона рассматривает в качестве угрозы, Пекин считает выгодой. Так, российская сторона считает расширение ЕС „механическим” и создающим „немалые сложности”, а вступление Северной Македонии в НАТО – результатом „шантажа и запугивания”. До сих пор ни одно из этих определений не было озвучено представителями коммунистического режима. Напротив, они усматривают возможности в присоединении новых государств к европейскому рынку, правила которого стандартизированы, предсказуемы и понятны китайским производителям.

Кроме того, в отличие от России, Китай не находится в каком-либо замороженном или открытом конфликте с восточными соседями ЕС. Поэтому во время пандемии китайская помощь поступила как в Молдову, которой управляют дружественные России силы, так и в Украину, которая обороняется от российской агрессии. На фоне российской агрессии Китай чётко продемонстрировал, что приоритетом для него являются отношения с Украиной, поставив вторую партию гуманитарной помощи 1 апреля 2020 года. Согласно китайским СМИ, министр иностранных дел Украины Дмитро Кулеба высоко оценил „эффективность” китайской модели борьбы с коронавирусом. Как бы то ни было, Россия старается удовлетворять просьбы о помощи партнёров по Евразийскому союзу и СНГ, которым она направила тест-системы или тесты. Также российская помощь заметна в сепаратистских регионах, где она пытается предотвратить распространение вируса – в Абхазии и Южной Осетии (Грузия) или в Приднестровье, хотя и при посредничестве Кишинёва.

Китай может с большей лёгкостью маневрировать своими усилиями по борьбе с COVID-19 у восточных соседей ЕС, сосредоточившись на Украине или Азербайджане, которые служат продолжением „нового шёлкового пути”, либо там, где имеется торговый потенциал. Имеющиеся у России варианты ограничены – либо она продемонстрирует мобилизационный потенциал для борьбы с COVID-19 во всех граничащих с нею зонах, либо позиции России в Евразийском союзе пострадают. Ещё более убедительным российское предложение должно быть в тех странах, которые могут воспользоваться финансовой помощью для борьбы с COVID-19, предоставляемой ЕС для Восточного партнёрства, – таких как Армения или Беларусь.

Вместо заключения...

Хотя и медленно, Россия переняла элементы китайской санитарной дипломатии. В свою очередь, Китай почерпнул вдохновение из российских методов дезинформации, запустив свои недавние антизападные медийные кампаний. Обе страны уважают и изучают друг друга, но способность Китая извлечь выгоды из реалий, наметившихся в результате кризиса с COVID-19, несравнимо больше, чем в случае России.

Собственные интересы Китая в отношении послекризисной Европы отличаются от российских. Создание возможностей для китайских производителей в торговой сфере не имеет ничего общего с желанием Москвы устранить европейские санкции. Тем не менее, хотя каждый из них преследует собственные цели, и Китай, и Россия стремятся „национализировать” Евросоюз и „деевропеизировать” политические решения в государствах-членах ЕС. Более фрагментированный Европейский союз выгоден как Китаю, так и России.

Восточные соседи ЕС стали полем для демонстрации китайской и российской санитарной дипломатии. Китай может позволить себе выбирать, кому предоставлять свою помощь, чего не скажешь о России, по причине чрезмерных импульсов, стоящих за стремлением Москвы к „близкому соседству”. Пандемия порождает уникальную ситуацию, при которой „мягкая сила” ЕС в странах Восточного партнёрства может оказаться в тени Москвы, однако последняя преследует в Италии, Сербии или США совершенно иные цели – более насущные.

IPN публикует в рубрике Op-Ed материалы авторов извне редакции. Высказанные ими мнения не обязательно совпадают с мнениями редакции.