 |
|
| Анатол Цэрану | |
Вопреки представлению о том, что после распада СССР российскую элиту интересовали только деньги, на самом деле новый режим в Москве с самого начала занялся поиском идеологии, которая способствовала бы укреплению российского государства, переживавшего драму распадающейся империи.
В ельцинский период интересы, главным образом прагматические, вступившего на путь модернизации российского общества, продиктованные переходом к частной собственности и отказом от коммунистической идеологии, охватившие переходный период 1990-х годов, обещали усвоение российским социумом ценностей открытого общества либерального типа. Но демократические тенденции очень быстро вступили в противоречие с матрицей традиционализма, подчас близкого к фундаментализму, исторического российского общества.
Более того, Путин на определенном этапе взросления своего режима сумел продать значительной части населения России веру в необходимость восстановления для России качества великой державы, причем первым символическим шагом в этом направлении стало возвращение уже в первый год своего президентского мандата, в декабре 2000 года, советского гимна. Это был символический политический акт с четкой расстановкой идеологических приоритетов.
Путинизм. Новая-старая идеология российского государства
Эта новая идеология стала проявляться всё более отчётливо в ходе последовательных президентских мандатов Путина и, что становилось все более логичным, преследовала в том числе и интересы сохранения власти в его руках. Как и любой идеологии, новой русской государственной доктрине пришлось обратиться к историческим, культурным, религиозным мифам прошлого, выдуманным традициям и фобиям, все они преследовали решение задачи легитимизации формировавшегося авторитарного режима, а заодно и дискредитации всех тех, кто противостоял режиму и не разделял его идей. Постепенно дошло до использования в обиходе образного термина „идеология путинизма”, которое если еще и не систематизировано во всех деталях, но существует уже отдельными частями и распространяется в речах, статьях и интервью Путина.
Доктрина Путина стала наполняться содержанием уже в самом начале его первого президентского срока, когда существовала острая потребность в оправдании политики Москвы в отношении мятежной Чечни. Преемник Ельцина тогда отказался от любых цивилизованных методов урегулирования сепаратистского чеченского конфликта, безоговорочно прибегнув к военно-геноцидной практике „укрощения” непокорных чеченцев, практиковавшейся еще в XIX веке царским генералом Ермоловым на завоеванной русскими территории Кавказа. Ставшая лозунговой путинская фраза - „будем мочить их и в сортире!” (из криминального жаргона, примерно означает „убить кого-то в отхожем месте”) - материализовалась в безграничной жестокости российских военных и разрушении до основания столицы Чечни, города Грозный, с многочисленными жертвами среди мирного населения.
Зловещий успех „военной операции” в Чечне послужил катализатором возрождения духа милитаризма в кремлевской политике. Заигрывание с западным либерализмом 1990-х быстро стало вытесняться из политической практики московского режима, его заменило воинственное обоснование империалистического реванша. Именно на этом фоне стала возможной публичное обнародование скандального мнения одного из известных русских интеллектуалов, директора Эрмитажа Пиотровского, который, определяя свое понимание знаменитой русской души, с поразительной откровенностью заметил: „Все мы милитаристы и империалисты”.
Поиск врагов, лишенных души и ценностей
Принятие российским обществом идеи восстановления империи путем войны стало лейтмотивом и центральным звеном зарождающейся путинской идеологии. В рамках новой российской государственной идеологической стратегии в редакции Путина до крайности упрощается выявление так называемых врагов, иностранных агентов, национал-предателей, ЛГБТ-активистов, т.е. всех тех, кто по совместительству стал неугоден режиму. Принцип идентичности в рамках путинской идеологии выстраивается от противного - по идейным лекалам противостояния: здесь „мы”, а „мы” не такие, как „они”. „Мы”, то есть русские, люди духовные, традиционные, самобытные, независимые и готовые пойти на жертвы. А вот „они” - бездуховные, неразумные, не объективные, космополитичные, посягающие на богатства и на само существование россиян.
От культа Победы 1945 года к культу войны как таковой
Идеологические клише путинской идеологии не содержат ничего принципиально нового, они почти буквально заимствованы из времен сталинизма и даже из славянофильских учений царского периода. Война во имя восстановления мнимой исторической справедливости, спекуляция на тезисе оборонительной войны (еще один-два дня, и нас бы атаковали, так что мы нанесли упреждающий удар), освобождение исторических русских земель: вот вся гамма идеологических обоснований восстановления Российской империи путём войны в путинской формуле.
При путинском режиме государственная идеологическая стратегия России эволюционировала от культа Победы 1945 года к культу войны как таковой. По выражению известного историка культурного феномена сталинизма Евгения Добренко, это была эволюция от чествования памяти жертв к монументализации победителей. Более того, Путину удалось навязать значительной части российского общества и тем, кто идентифицирует себя с русским миром за его пределами, мысль о том, что „специальная военная операция” 2022 года является закономерным продолжением Великой Отечественной войны и вообще это экзистенциальное сражение русской цивилизации с Западом.
Особая русская судьба
Государственная доктрина Путина прививается российскому обществу, культурный код которого сложился на принятии идеи о том, что беды и страдания народа, чаще всего проистекавшие из ошибок вождей или лености ума, обретают почти религиозное значение. В этой ментальной парадигме беды и страдания объясняются „особой русской судьбой”. А телевидение во главе всей изощренной пропагандистской системы Кремля, убеждает сегодня русского обывателя в том, что расчеты на будущее мало чего стоят, что настоящее достоинство народа как раз в том и заключается, что для него сытость и материальное благополучие не имеет принципиальной важности, что русские укрепляют свою духовность обходясь минимумом материальных благ. И когда русские начинают верить в то, что они особенные, что они избранный народ, они теряют способность распознавать истинные причины подавляющего большинство своих бед, которые проистекают от непрофессионализма и ошибок тех, кто принимает судьбоносные политические решения.
Распад СССР и окончание „холодной войны” дали миру надежду на нейтрализацию российского империализма. Но эта надежда оказалась преждевременной. Очень скоро стало ясно, что образование и грамотность советского периода, а также робкие постсоветские попытки демократизации российского общества, пришедшие на смену неграмотности и политическому невежеству подавляющей части общества в царской России, почти ничего не изменили в русской психологии, отягощенной отсутствием навыков самостоятельного мышления, слаборазвитым чувством личной ответственности за сделанный выбор, удивительной внушаемостью, верой в различные мифы, впадением из одной крайности в другую, традиционным патернализм и так далее. Все эти особенности русского национального самосознания мешали и препятствовали формированию политической демократической системы, с осознанием гражданами незыблемости своих политических прав.
Следовательно, отнюдь не случайно, что многие россияне сегодня заменяют анализ своих прошлых ошибок поиском внешних врагов. Отсюда и то, что наблюдается сегодня в российском обществе, где иррациональность почти полностью вытесняет разум, речь и мысли путаются, а отчаяние ума порождает параноидальные состояния, доходящие до рассуждений о третьей мировой войне.
Все эти вместе взятые характеристики российского общества естественным образом оправдывают спекулируемый с тоталитарным мастерством кремлевскими идеологами культ пожизненного вождя и идею жертвенного героизма, в том числе героической гибели в войне за вечную Россию. Все они удачно стыкуются и с некой божественной верой, согласно которой Россия обречена бороться с силами зла и Сатаной. Новая идеология создает гремучую смесь агрессивного русского национализма с реваншистским империализмом, русского мессианства с идеей „особого пути” десятилетнего и даже столетнего развития России, создавая почву для формирования устойчивого синдрома превосходства русской нации как духовной сущности. Превосходство, прежде всего, над Западом, который, по мнению путинского идеологического истеблишмента, десятилетиями, если не веками, находится в состоянии перманентного упадка.
Прошлое без будущего
Но, несмотря на все попытки придать идеологическому процессу упорядоченный и систематизированный характер, инспирированная политикой Путина идеология войны сама по себе лишена одного из главных компонентов - представления о целях развития и образе будущего для России. Дело в том, что путинская идеология - это идеология прошлого, а отнюдь не будущего, превращающаяся в своеобразную идеологему контрмодернизации. С этой точки зрения идеологические новшества путинского Кремля обречены на провал. Но было бы ошибкой думать, что практические последствия идеологии войны могут иметь кратковременные эффекты. Даже устранение Путина от принятия властных решений еще не гарантирует отказ от идеологии войны в России. Проблема гораздо глубже, она заключается в общем состоянии исторического российского общества, трансформация которого не подвержена скорой перспективе.
Осознание этой неминуемой продолжительной во времени опасности для таких государств, как Республика Молдова, означает не что иное, как понимание того факта, что угроза войны еще долго будет надвигаться на нас с Востока. Устранение этой опасности не может быть обеспечено паллиативными мерами. В 1918 году кишиневский политический класс устранил угрозу войны с Востока радикальным, спасительным решением - объединением Бессарабии с Румынией. Это решение и сейчас остается в арсенале кишиневского правящего класса, остается лишь только выяснить, если у нынешнего поколения молдавских политиков хватит интеллектуальной и политической воли для того, чтобы воплотить в жизнь этот спасительный сценарий.
IPN публикует в рубрике Op-Ed материалы авторов извне редакции. Высказанные ими мнения не обязательно совпадают с мнениями редакции.